Неточные совпадения
Стрелки принялись таскать дрова, а солон пошел в лес за сошками для
палатки. Через минуту я
увидел его бегущим назад. Отойдя от скалы шагов сто, он остановился и посмотрел наверх, потом отбежал еще немного и, возвратившись на бивак, что-то тревожно стал рассказывать Дерсу. Гольд тоже посмотрел на скалу, плюнул и бросил топор на землю.
Забрав свой трофей, я возвратился на бивак. Та м все уже были в сборе,
палатки поставлены, горели костры, варился ужин. Вскоре возвратился и Дерсу. Он сообщил, что
видел несколько свежих тигриных следов и одни из них недалеко от нашего бивака.
Как это было просто! В самом деле, стоит только присмотреться к походке молодого человека и старого, чтобы
увидеть, что молодой ходит легко, почти на носках, а старый ставит ногу на всю ступню и больше надавливает на пятку. Пока мы с Дерсу осматривали покинутый бивак, Чжан Бао и Чан Лин развели огонь и поставили
палатку.
Стрелки стали ставить
палатки, а я с Дерсу пошел на охоту в надежде, не удастся ли где-нибудь подстрелить сохатого. Недалеко от бивака я
увидел трех рябчиков. Они ходили по снегу и мало обращали на меня внимания. Я хотел было стрелять, но Дерсу остановил меня.
Кому приходилось странствовать по тайге, тот знает, что значит во время непогоды найти зверовую фанзу. Во-первых, не надо заготовлять много дров, а во-вторых, фанза все же теплее, суше и надежнее, чем
палатка. Пока стрелки возились около фанзы, я вместе с Чжан Бао поднялся на ближайшую сопку. Оттуда, сверху, можно было
видеть, что делалось в долине реки Билимбе.
Выбрав место для ночевки, я приказал Захарову и Аринину ставить
палатку, а сам с Дерсу пошел на охоту. Здесь по обоим берегам реки кое-где узкой полосой еще сохранился живой лес, состоящий из осины, ольхи, кедра, тальника, березы, клена и лиственницы. Мы шли и тихонько разговаривали, он — впереди, а я — несколько сзади. Вдруг Дерсу сделал мне знак, чтобы я остановился. Я думал сначала, что он прислушивается, но скоро
увидел другое: он поднимался на носки, наклонялся в стороны и усиленно нюхал воздух.
Через 2 часа темное небо начало синеть. Можно было уже рассмотреть противоположный берег и бурелом на реке, нанесенный водою. Мы пошли на то место, где
видели зверя. На песке около воды были ясно видны отпечатки большой кошачьей лапы. Очевидно, тигр долго бродил около бивака с намерением чем-нибудь поживиться, но собаки почуяли его и забились в
палатку.
Ночью я проснулся и
увидел Дерсу, сидящего у костра. Он поправлял огонь. Ветер раздувал пламя во все стороны. Поверх бурки на мне лежало одеяло гольда. Значит, это он прикрыл меня, вот почему я и согрелся. Стрелки тоже были прикрыты его
палаткой. Я предлагал Дерсу лечь на мое место, но он отказался.
Кирила Петрович оделся и выехал на охоту с обыкновенной своею пышностию, — но охота не удалась. Во весь день
видели одного только зайца, и того протравили. Обед в поле под
палаткою также не удался, или по крайней мере был не по вкусу Кирила Петровича, который прибил повара, разбранил гостей и на возвратном пути со всею своей охотою нарочно поехал полями Дубровского.
Когда мы подходили к биваку, я
увидел, что нависшей со скалы белой массы не было, а на месте нашей
палатки лежала громадная куча снега вперемешку со всяким мусором, свалившимся сверху. Случилось то, чего я опасался: в наше отсутствие произошел обвал. Часа два мы откапывали
палатку, ставили ее вновь, потом рубили дрова. Глубокие сумерки спустились на землю, на небе зажглись звезды, а мы все не могли кончить работы. Было уже совсем темно, когда мы вошли в
палатку и стали готовить ужин.
На другой день мы пошли протаптывать дорогу налегке. Отойдя немного, я оглянулся и тут только
увидел, что место для бивака было выбрано не совсем удачно. Сверху со скалы нависла огромная глыба снега, которая каждую минуту могла сорваться и погрести нашу
палатку вместе с людьми. Я решил по возвращении перенести ее на другое место.
Он остановился на минутку и в просвете между
палатками увидел своего фельфебеля Рынду, маленького, краснолицего, апоплексического крепыша, который, неистово и скверно ругаясь, бил кулаками по лицу Хлебникова.
Я лежал в
палатке один на кровати и смотрел в неспущенные полы моей
палатки. На черном фоне Балкан внизу мелькали огоньки деревни Шипки и над ней, как венец горного массива, заоблачное Орлиное Гнездо, а над ним на синем звездном небе переливается голубым мерцанием та самая звезда, которую я
видел после горной катастрофы…
— Свободы!.. а! я тебе наскучил… ты вспомнила о своих минаретах, о своей хижине — но они сгорели… с той поры моя
палатка сделалась твоей отчизной… но ты хочешь свободы… ступай, Зара… божий мир велик. Найди себе дом, друзей… ты
видишь: и без моей смерти можно получить свободу…
Через несколько дней мы пришли в Александрию, где собралось очень много войск. Еще сходя с высокой горы, мы
видели огромное пространство, пестревшее белыми
палатками, черными фигурами людей, длинными коновязями и блестевшими кое-где рядами медных пушек и зеленых лафетов и ящиков. По улице города ходили целые толпы офицеров и солдат.
Однако всему бывает конец. Однажды, проснувшись утром на бивуаке около деревни, где была назначена дневка, я
увидел голубое небо, белые мазанки и виноградники, ярко залитые утренним солнцем, услышал повеселевшие живые голоса. Все уже встали, обсушились и отдыхали от тяжелого полуторанедельного похода под дождем без
палаток. Во время дневки привезли и их. Солдаты тотчас же принялись натягивать их и, устроив все как следует, забив колышки и натянув полотнища, почти все улеглись под тень.
Я проснулся. Почему я
вижу звезды, которые так ярко светятся на черно-синем болгарском небе? Разве я не в
палатке? Зачем я вылез из нее? Я делаю движение и ощущаю мучительную боль в ногах.
— Нет, точно десять возов привезено и в
палатку поставлено, — заметил один из осиповских токарей, Асаф Кондратьев, только что прогнанный Патапом Максимычем за воровство и пьянство. — Сам своими глазами
видел, — продолжал он. — Вот с места не сойти!
Воры, не зная, что на них собралась целая облава, ударили работников, что прежде других прибежали к
палатке, но потом,
видя, что народа набежало пропасть, перестали защищаться и молча сдались.
— Ну вот,
видите! Груня поставила сундуки в кладовой, да ведь строенье у кума Ивана Григорьича тесное, случись грех — малости не вытащишь. Потому и решил я сундуки-то сюда перевезти да в
палатке их поставить. Не в пример сохраннее будут, — сказал Патап Максимыч.
— Надо так делать, чтобы не слыхали, — отвечал Илья. — Ты осиповский, тебе придется сторожить. Ходи одаль от
палатки, и на задах ходи, и по улице. Ты тамошний, и кто тебя
увидит, не заподозрит — свой, значит, человек. А ежель что заметишь, ясак подавай, а какой будет у нас ясак, уговоримся.
Плетня, однако же, парни не тронули; следа бы не оставить после себя, а перелезли через него, благо ни души нигде не было, обошли
палатку кругом и
видят, что без большого шума нельзя через дверь в нее попасть, дверь двойного железа, на ней три замка.
Того и гляди пороша помешает ихней затее, по первому снежку
увидят следы, придется от
палатки лесом утекать, а лесом столько добра на себе не сволочешь, сколько можно его по дороге стащить.
Ночью я проснулся и, открыв глаза,
увидел сияние звезд через окна
палатки.
Выйдя из
палатки, я
увидел, что Чжан-Бао и удэхеец Маха куда-то собираются. Они выбрали лодку поменьше и вынесли из нее на берег все вещи, затем положили на дно ее корье и охапку свеженарезанной травы. На вопрос мой, куда они идут, Чжан-Бао ответил...
Когда на другой день утром я вышел из
палатки, то
увидел трех орочей с реки Хади.
И, как нарочно, по линии пробежал ветер и донес звук, похожий на бряцание оружия. Наступило молчание. Не знаю, о чем думали теперь инженер и студент, но мне уж казалось, что я
вижу перед собой действительно что-то давно умершее и даже слышу часовых, говорящих на непонятном языке. Воображение мое спешило нарисовать
палатки, странных людей, их одежду, доспехи…
Генерал Багратион,
увидев, что Суворов не обратил на него внимания, видимо погруженный в свои горькие думы, вышел из
палатки.
Может статься, я сказал слишком много; может статься, я должен был более уважить в нем заслуги, благоразумие и дух истинно геройский, когда он лицом к неприятелю, а не в
палатке своей; но я
видел пожар моего родного края — и не видал ничего более!
17 сентября генерал Багратион был потребован к фельдмаршалу, которого застал в полной парадной форме и во всех орденах. Он шибко ходил по
палатке и против своего обыкновения не приветил своего любимого сослуживца не только словом, но даже и взглядом. Казалось, он не
видел его и был сильно чем-то встревожен. Лицо его было важно, величественно.
Первый полк, отсалютовав царице знаменами и саблями, обскакивал весь фронт и другой полк и останавливался за последним; второй делал то же, и, таким образом, государыня
видела неразрывную цепь полков до Глухова. Войска были одеты заново, в синих черкесках, в широких шальварах, в разноцветных, по полкам, шапках. Государыня выходила из коляски, пешком обходила все команды и ночевала в
палатках под Ясманью.
Далее, в углублении сцены, нами рассматриваемой, стояла
палатка, у которой раскрытые при входе полы дозволяли
видеть, что в ней происходило.
А в это самое время — надо было так случиться, — какому-то «служащему дворянину» довелось выехать из города в каком-то легком экипажце «для проездки молодой лошади». И вдруг
видит этот дворянин среди хорошо ему знакомого чистого поля, где он никогда не встречал никакого воинства, — стоят две
палатки, одна близь другой, и около их дымок курится…
Всё, что́ он
видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую
палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день, это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет пред
палатку, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его
палатки, счастья
видеть Римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.